Российская Пушнина и Промысловая Охота в России - дикая охота вымирающих охотников с которыми борется закон об охоте

В этом году на российские меховые аукционы будет выставлено на 50—70% меньше промысловой пушнины, чем обычно. Нынешний охотничий сезон в большинстве районов Сибири, основного поставщика «дикого» сырья, выдался особенно неудачным. Упадок промысла предопределяют не только неблагоприятные погодные условия, но и непродуманная государственная политика.

В первых числах ноября прошлого года в Прибайкалье, Красноярском крае и большинстве районов Сибири буквально за пару дней выпало рекордное количество снега. В тайге образовались метровые сугробы. Стало ясно: охотничий сезон, который начался в конце октября и закончится в конце февраля, провалился. По такому снегу охотники-любители на промысел не пойдут, а профессионалов в Сибири осталось мало.

Например, в Иркутской области, где добывается примерно 12—14% русских соболей, профессионалов всего 40—50 человек, а в советское время их насчитывалось 8,5 тыс. «Нынче в тайге нет охотников. Поэтому соболя добудут мало. Хорошо если заготовим одну треть от уровня прошлого года», — констатирует биолог-охотовед Виктор Романов, директор иркутского ООО «Тайга-тур».

В 2010 году не смогли заработать на промысловой пушнине ни охотники, ни перекупщики. Государство уже давно не получает от добычи мехов больших средств. По оценке Минсельхоза, охотничьи хозяйства приносят в российский бюджет не более 500 млн долларов в виде налогов и различных сборов (например, плата за лицензии). Для сравнения: в казну США, территория которых в два раза меньше нашей, охотники ежегодно приносят 50—60 млрд долларов. Отрасль остро нуждается в реформировании и законодательном регулировании. Однако, по мнению участников рынка, принятый летом 2009 года закон «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов» способствует дальнейшему развалу промысла.

Неосвоенные богатства

Россия практически полностью утратила позиции на мировом рынке клеточной пушнины. Во времена СССР наши меха занимали 40% в мировом производстве, сегодня — всего 5% (о рынке клеточной пушнины «Однако» писал в №10 от 19.11.2009). Удержаться на мировом рынке дикого мехового сырья России позволяет только эксклюзив на промыслового соболя. «Продажи соболя практически всегда стабильны. Цена может колебаться, но спрос всегда есть. Продажа остальных видов промысловых шкурок зависит от конъюнктуры рынка и моды. Например, ондатра вообще не пользовалась спросом и стоила копейки. Вдобавок доставка была очень дорогой, поэтому ее никто не заготавливал. Когда повысились мировые цены на клеточную норку, ондатра заняла нишу относительно дешевых мехов. Или, например, одно время не шла промысловая серебристо-черная лисица. Но дома моды лису раскрутили, придумали дизайн, подщипали, и она опять стала востребованной», — рассказывает Павел Галота, начальник управления пушно-меховых товаров «Союзпушнины».

В 2009 году в общем объеме продаж аукциона «Союзпушнина» на соболя пришлось 91% проданных шкур от всех видов диких мехов в натуральном и 99% в денежном выражении. Из-за низкого спроса в кризис на аукцион не выставлялись колонок, куница, ондатра и некоторые другие виды. Цены на соболя на февральском и апрельском аукционах 2009 года снижались соответственно на 30—40% и на 5—15%. Но уже в декабре было «отыграно» 20% от падения. В среднем в течение прошлого года шкурка дикого соболя стоила 90 долларов.

Объемы промысловой пушнины, выставляемой на аукционы, зависят от численности зверя в лесах, которую контролирует государство. Когда Россия в 2006—2007 годах увеличила охотничий лимит на соболя, объем его добычи вырос почти в два раза. Но это не угрожает поголовью. «Численность соболя в лесах достаточно высокая. В труднодоступные угодья, которые служат для естественного воспроизводства зверька, охотники вообще не заходят», — объясняет Павел Жовтюк, заместитель руководителя службы по охране и использованию животного мира Иркутской области.

Россия могла бы зарабатывать на соболе гораздо больше. Да и другие виды меха могли бы приносить хороший доход, но все упирается в слишком низкие закупочные цены, и охотники просто не тратят на эти виды меха силы и средства. По данным Минсельхоза России, запасы северного оленя используются только на 40%, песец и ондатра практически не осваиваются. «Рост численности лисицы вообще неуправляем и грозит распространением бешенства среди населения. Численность волка достигла 47 тыс., и этот зверь ежегодно наносит ущерб сельскому хозяйству в 285 млн рублей», — говорится в докладе директора департамента охотничьего хозяйства Минсельхоза Владимира Мельникова.

Факты о нереальной убогости российской Охоты:

В Нью Джерси в этом году настреляли 469 медведей.
В гигантском, не сопоставимо большем Хабаровском крае ежегодно можно отстреливать лишь по 10-15 особей.

Швеция площадь территории 449 964 квадратных км (меньше территории России в 37 раз)
Германия площадь территории 357 021 квадратных км (меньше территории России в 48 раз)

Данные о добыче животных на охотах:

Добыча (охота) косули (Европейской и Сибирской)

Германия - более 1 млн. голов
Россия - 30 тысяч голов

Добыча (охота) кабана

Германия - 500 тысяч голов
Россия - 60 тысяч голов

Добыча благородного и Европейского оленя

Германия - 50 тысяч голов
Россия - 5 тысяч голов

Добыча (охота) лося

Швеция - более 100 тысяч голов
Россия - 19882 головы лося

(по данным Мин. Природы в 2009-2010 охотничьем сезоне)

Как это было

Советские охотники были штатными сотрудниками кооперативных зверопромхозов, получали стабильную зарплату. Они могли за сезон добыть столько зверя, что после продажи шкурок государству (кооперативам и другим госконторам) по твердой цене денег им хватало на весь год. К тому же зверопромхозы полностью обеспечивали своих работников снаряжением, оружием, доставляли их к местам охоты в самые глухие участки тайги. В СССР за счет охотничьего промысла жило большинство населения таежных регионов Красноярского, Приморского краев, Эвенкии, Якутии, Иркутской, Магаданской областей. Разумеется, государство владело монополией на пушного зверя.

С начала 1990-х годов некоторые бывшие зверопромхозы акционировались, но в большинстве своем развалились, поскольку не имели средств на закупку пушнины и вывоза ее на аукцион. Охотников вывели за штат хозяйств, договоры с ними заключали только на время сезона. Пушнину стали скупать коммерсанты по очень низким ценам, доходы промысловиков резко снизились, и те были вынуждены сменить работу. Поскольку стало меньше охотников, сократилось количество добытых зверей. По данным Росохотрыболовсоюза, если в 1990 году «Союзпушнина» выставила на торги 149,3 тыс. шкур промыслового соболя, то в 1998 году — всего 60,6 тыс. шкур. При этом за восемь лет средняя цена шкурки упала со 120 до 72 долларов.

Когда государство перестало закупать пушнину и поддерживать торговую монополию, некоторые коммерсанты начали вывозить соболя на аукционы в Копенгаген, Сиэтл, Канаду в надежде заработать больше, чем на питерских торгах. Некоторые реализовывали соболя, вообще минуя аукционы. Однако небольшие партии продавались дешево, цены обвалились и до сих пор не вернулись на прежний уровень. Дело в том, что на рынке пушнины принцип конкуренции действует как бы от противного: чем больше шкур выставлено на одних торгах, тем больше туда приедет брокеров, тем выше будет конкуренция и соответственно цена. Соболиный рынок еще более узок. «Соболь — специфический товар. Чтобы составить более или менее хорошую коллекцию, нужны большие объемы сырья. Сделать привлекательный лот можно только из 5—10 тыс. шкурок, поскольку шкурки дикого зверя сильно отличаются по цвету и качеству шерсти», — подчеркивает Павел Галота. Покупателям и продавцам выгодно встречаться на одном крупном аукционе, каковым пока остается «Союзпушнина». Тем не менее до сих пор шкурки соболя в незначительных количествах вывозят на аукцион в Копенгаген.

Пушной промысел, находившийся на грани гибели, спас только стабильный интерес к промысловому меху со стороны мировых потребителей. Окрепшие в 1990-е годы коммерческие заготовительные конторы и оставшиеся охотничьи хозяйства (бывшие зверопромхозы) на рубеже веков сформировали новую систему закупок пушнины, состоящую из цепочки перепродавцов, первый из которых закупает пушнину у охотников, а последний — выво-зит на аукцион. Каждый коммерсант зарабатывает свои 10—20%. Объем поставок на аукционы начал расти, превысив советские обороты почти в два раза: сейчас «Союзпушнина» выставляет до 400 тыс. шкур соболя в год.

Некуда бежать

Несмотря на увеличение объемов, отрасль не выбралась из тупика, поскольку промысел не выгоден самим охотникам. Перекупщики стараются заплатить охотнику минимальную цену. Например, в таежном поселке за шкурку соболя платят 1,5 —1,7 тыс. рублей, а иногда и всего 1 тыс. рублей. Белку берут за 15—30 руб. В 2009 году в Иркутске шкурку соболя можно было продать за 2—2,2 тыс. рублей. Однако, чтобы добраться до областного центра из некоторых районов, охотнику придется потратить 8 тыс. рублей в одну сторону. Поскольку прожить на деньги от промысла теперь невозможно, подавляющее большинство таежных жителей выходят на охоту лишь как любители, а в остальное время работают в других местах, например, на предприятиях газо- и нефтедобычи. Молодежь вообще не интересуется промыслом, поэтому на отдаленных угодьях, богатых зверьем, охотников с каждым годом становится все меньше. Через некоторое время добыча там и вовсе прекратится.

В Иркутской области профессионалу, чтобы полностью подготовиться к охотничьему сезону, нужно порядка 200—250 тыс. руб. «Необходимо купить 300—400 капканов по 120 руб. каждый, оружие, боеприпасы, это еще 10—15 тыс. рублей. Экипировка, спецодежда, обувь, лыжи, рюкзаки — еще 25—30 тыс. рублей. Палатки, зимовье — 100—150 тыс. рублей. Чтобы окупить вложенные средства, нужно добыть 100 соболей за сезон. Но заработать для себя охотник сможет только на следующий год, поскольку вкладывать придется меньше: капканы и оружие служат по 20—30 лет», — объясняет Виктор Романов.

Кроме того, подходы к промыслу у профессионала и любителя разные. Любитель может пропустить сезон или вообще не вернуться в тайгу. Любителю легче соблазниться браконьерской добычей (браконьеры — те, кто добывают зверя без лицензии, лицензия выдается строго на конкретный вид и по лимиту, с учетом поголовья животных). «Нынешнее время можно назвать воплощенной мечтой браконьеров, — продолжает Виктор Романов. — За штат природоохранной деятельности вывели егерей. По новому АПК они не могут составлять протоколы, изымать оружие, продукцию незаконной охоты. На район может быть только один охот-инспектор, а в Сибири бывают районы по 10 млн га». При этом в России штраф за незаконную добычу составляет всего 2000 руб., плюс изъятие добычи. Для сравнения: в Канаде за незаконную охоту придется заплатить тысячи долларов, поэтому такое явление, как браконьерство, там практически отсутствует. «По соболю браконьеры забирают не более 10% от лимита, а по копытным, которые идут и на мясо, в некоторых районах выбита половина», — резюмирует Виктор Романов.

В условиях всеобщего безденежья о животных заботится сама природа. В тайге множество труднодоступных мест, куда невыгодно летать охотиться на вертолете (платить 50 тыс. рублей, чтобы добыть 50 соболей), а по-другому не добраться. Зверье там плодится и перекочевывает поближе к поселкам, где его и добывают охотники.

Стрельба холостыми

По мнению некоторых участников рынка, стабилизировать ситуацию можно, хотя бы частично вернувшись к плановым закупкам соболя государством, которое будет гарантировать охотникам стабильный доход, поддерживать существование отрасли. Однако в нынешних условиях едва ли государство станет всерьез рассматривать такую возможность. Но цивилизованные правила игры, очевидно, необходимы. Например, в США и Канаде охотники объединены в охотничьи клубы, которые защищают их интересы. Свою добычу охотники сдают напрямую представителям аукционных компаний.

В идеале возрождению охотничьего промысла в России помогло бы цивилизованное банковское кредитование. Сейчас некоторые заготовители авансируют охотников перед сезоном, однако те не всегда добросовестно рассчитываются впоследствии. «Думаю, позитивно повлияло бы на ситуацию кредитование не самих охотников, а охотничьих хозяйств. Хозяйства могли бы работать напрямую с аукционами, минуя цепочку перепродавцов, а значит, охотники получали бы больше денег. Сейчас хозяйства, как правило, не обладают финансовыми ресурсами и продают пушнину крупным заготовителям, попадая в зависимость от них», — рассуждает Павел Жовтюк.

Администрация Иркутской области и Общество охотников и рыболовов выдвигало идею создания второго российского пушного аукциона в Иркутске или переноса в Прибайкалье торгов промысловой пушниной аукциона «Союзпушнины».

Например, в Канаде действуют два аукциона: NAFA (по клеточной пушнине) и Fur Harvesters Auction Inc (по дикой пушнине), на котором выставляется большая часть североамериканских промысловых шкур. Предполагалось, что иркутский аукцион приблизит дикую пушнину к азиатским покупателям (Китаю, Южной Корее, Японии и всему Тихоокеанскому региону), это повысит конкуренцию и цены. К тому же аукцион выведет часть нелегальной пушнины из тени, увеличит налоговые поступления в бюджет области, и вообще появление в Сибири заморских купцов в целом поможет развитию байкальского региона.

Однако против предложения выступили некоторые заготовительные компании, испугавшиеся, что пушнины не хватит на два аукциона, а также ряд московских чиновников, которые сочли, что в Иркутске нет базы для проведения крупного мероприятия.

«Идея альтернативного аукциона давно витает в воздухе. Но воплотить ее в жизнь пока некому, поскольку нет консолидирующей силы, такой, какой в СССР были объединения охотпромхозов и влиятельные Общества охотников и рыболовов. Мы пытаемся создавать охотничьи советы при администрациях. Поднимали вопрос в рамках «Сибирского соглашения», когда оно было на слуху, но, судя по всему, «сверху» приказано было эту тему закрыть.

Осталась монополия «Союзпушнины» на промысловые аукционы, а монополизм до добра не доведет», — рассказывает Виктор Романов (межрегиональная ассоциация «Сибирское соглашение» была создана как добровольное экономическое объединение 19 субъектов Российской Федерации в 1990 году. — Прим. ред.).

Закон против охотников

Реанимировать отрасль начали с принятия закона «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов». По словам Натальи Комаровой, председателя комитета по природным ресурсам, природопользованию и экологии Госдумы, «закон предполагает новую модель управления ресурсами, строится на четком регулировании прав и обязанностей охотников, их организаций и объединений».

При этом в России не найдется, наверное, ни одного охотника, которого бы этот закон устроил. Например, документ устанавливает право пользования охотничьими угодьями только по итогам аукциона. «Раньше по закону «О животном мире» угодья распределялись по конкурсу, и приоритет получал тот, кто уже пользовался ими, если он рачительно относился к природе, не понизил продуктивности территорий, имел штат специалистов и технические средства, например, снегоходы. То есть были критерии, по которым оценивалось, можно ли этому хозяйству оставить территории. «Теперь же тот, кто даст больше денег, тот и получит территории во владение, даже если у него на лбу написано, что он браконьер и, не колеблясь, истребит все зверье. Такой подход приведет к еще большему падению промысла», — возмущается Виктор Романов.

Закон также предусматривает переход на арендные отношения. Охотник должен будет платить за пользование участком в зависимости от его площади. В процессе обсуждения фигурировала цена 50 руб. за га в сезон, что под корень бы срезало отрасль, поскольку, например, в Эвенкии есть охотничьи участки по 300 тыс. га. Выходит, охотники должны были бы заплатить 15 млн рублей за то, чтобы добыть шкурок на 200—250 тыс. рублей. К счастью, в окончательном варианте цена была снижена до приемлемой. Однако принцип аренды остался.

Крайне отрицательно промысловики относятся и к положению закона, в котором права на выдачу охотничьего билета (основной документ охотника, подтверждающий его право на отстрел и лов дичи) передаются от общественной организации «Общества охотников и рыболовов» чиновникам местной администрации. «Закон направлен на ликвидацию общественных объединений, составляющих основу охотничьего хозяйства России, не обременяющих государство и инвестирующих в отрасль большой объем собственных средств», — говорится в письме руководителей «Росохотрыболовсоюза», направленном в самые высокие инстанции. По мнению этой общественной организации, концепция закона направлена на тотальную коммерциализацию охоты, как вида деятельности, что отрицает природоохранную сущность ведения охотничьего хозяйства, определенную ст. 1 закона «Об охране окружающей среды». Местные чиновники отказываются что-либо комментировать, но их молчание красноречиво: ничего доброго о законе сказать нельзя.

Впрочем, это первая в России норма, регулирующая охотничью деятельность. «Закон устанавливает единые правила охотничьего хозяйства взамен прежних, разбросанных по разным нормативно-правовым актам, что создавало лазейки для субъективных трактовок различных положений», — считает Наталья Комарова. По ее словам, коммерциализация промысла приведет к притоку в отрасль инвестиций и будет способствовать развитию Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера.

Надо сказать, что в США и Канаде, где с коммерцией все в порядке, при развитии охотничьего промысла во главу угла ставят прежде всего сохранение животного мира и поддержку традиционных занятий местного таежного населения — охоту. Причем местные власти могут сами устанавливать правила охоты на своей территории, а федеральный центр вмешивается, только если возникает угроза сокращения поголовья зверья.

Гуманность от лукавого

Закон «Об охоте и о сохранении охотничьих ресурсов» начал действовать с 1 апреля 2010 года, а еще через пару лет вступит в силу «Соглашение о международных стандартах на гуманный отлов диких животных», заключенное между ЕС, Канадой и Россией. В соответствии с документом, охотники должны ловить диких животных при помощи так называемых гуманных капканов. Соглашением оговорена охота на 13 видов, включая волка, соболя, куницу, ондатру, горностая.

Сейчас сибиряки пользуются ногозахватывающими капканами, попадая в которые одной лапой зверь мучается несколько часов перед гибелью. А зверь должен умирать за несколько секунд, что считается более гуманным. В гуманном капкане удар приходится не по лапе, а по хребту. Но чтобы бить с силой, достаточной для мгновенного убоя, капканы должны быть больше по размеру и совсем другой конструкции. Соглашение предусматривает, что до 2013 года государственным органам необходимо получить международные сертификаты на гуманные капканы.

К 2016 году применение негуманных капканов должно быть полностью запрещено. Выходит, что все сибирские охотники за шесть сезонов должны освоить новую технику лова, заменив 300—400, а то и 1000 своих капканов. В это не верят ни сами охотники, ни чиновники. «С гуманным капканом будет много проблем. Их труднее маскировать, сложнее устанавливать. Из-за большей силы удара они опасны в применении — могут зажать охотнику обе руки, а сейчас в тайге температура минус 50 градусов. Гуманность иностранных капканов весьма сомнительна. Может, в Европе при теплой погоде звери и мучаются, а при температуре в минус 50 градусов, попав в капкан, звери гибнут через 3—4 минуты», — говорит Виктор Романов.

Не ясно так же, как быть с волком, на которого охотятся либо капканами, либо устраивают облаву. «Добыча волка и так больная тема — мы мало его добываем. А если будет запрет на ногозахватывающие капканы, то и вовсе непонятно, как охотиться. Гуманных капканов, которыми можно добывать волков, в регионе нет, и я очень сомневаюсь, что их производство наладят в ближайшее время, что, несомненно, приведет к еще большему росту поголовья хищника», — говорит Павел Жовтюк.

Механизм замены одних капканов на другие не предусмотрен, а полностью закупить новые капканы (пока что все они импортные) за свои деньги охотник не сможет, поскольку новые орудия лова стоят в несколько раз дороже, чем теперешние по 120 рублей. Участники специализированных охотничьих форумов пишут: «В Канаде сейчас сертифицировано более 80 капканов для отлова своих зверушек. В России сертифицирован только один — капкан на соболя, хотя сертификат оформлен в Канаде.

Своего органа по сертификации в стране пока нет, но придется его заводить». Канадцы переходили на гуманные капканы лет 30 (первый гуманный капкан появился в стране вообще 70 лет назад). «Канадцы первое время бесплатно меняли капканы аборигенам. Аборигены привязывали их к сетям в качестве грузов. Потом привыкли и начали пользоваться. Сейчас уже забыли, что куницу или бобра можно ловить негуманными капканами», — рассказывают участники форумов. Интересно, что власти США не смогли договориться со всеми охотниками (одни штаты ловят зверя гуманно, другие — нет) о гуманных капканах, поэтому подписали лишь согласованный протокол и формально не участвуют в «Соглашении на гуманный отлов».

В европейском капкане

История с переходом на гуманные капканы тянется с начала 1990-х годов, когда ЕС издал Регламент, запрещающий с 1995 года использовать ногозахватывающие капканы и ввозить в страны ЕС шкуры зверей, убитых негуманным способом. Европейские институты стращали Россию запретом на ввоз шкурок, наши чиновники вели затяжные переговоры. Канада присоединилась к соглашению в 2008 году, Россия тогда же ратифицировала документ, но присоединилась к нему еще в 1998-м. Наши власти знали, что рано или поздно вопрос о замене капканов встанет ребром.

Можно было предположить, что сибирским охотникам будет непросто перейти на гуманные капканы, придется помогать им и материально, и морально, разъясняя цели и задачи. Гуманные капканы разрабатывали в НИИ охотхозяйства и звероводства имени профессора Б.М. Житкова (НИИОЗ). Еще в 2001 году НИИОЗ просил у правительства 5 млн рублей на распространение капканов среди таежников, однако получил лишь 500 тыс. в 2003 году. Сибиряки о российских капканах вообще ничего не слышали.

Выходит, Россия присоединилась к цивилизованному миру только на бумаге. «Добыча будет вестись привычным способом, а мы будем обязаны наказывать охотников за негуманную добычу. Хотя сделать это будет трудно: всю тайгу не проверишь», — полагает Павел Жовтюк. Соглашение предполагает, что его участники будут поставлять на европейский рынок шкурки зверей, добытых только гуманным способом, что видно по следу от капкана на шкуре.

Таким образом, российской пушнине доступ на аукционы (в том числе и на родной петербургский) будет в значительной степени перекрыт. «Соболя ловят капканами или отстреливают из ружья. Стрелянных будут отправлять на аукцион, а негуманно пойманных — продавать китайцам», — строит мрачные прогнозы Виктор Романов. — Они по дешевке скупят пушнину, а потом продадут в ту же Европу или в Россию выделанное сырье или готовые изделия. Охотники, конечно, будут получать еще меньше, чем сейчас, число промысловиков будет сокращаться и дальше». Впрочем, без соболя Европа все равно не проживет. Поэтому не исключено, что негуманно добытый соболь будет продаваться на аукционах отдельной коллекцией значительно дешевле гуманно пойманного, подобно тому, как восточно-европейская коллекция клеточной норки продается на финском и датском аукционах на 30% дешевле. Отрасль опять проиграет.

При том, что с промысловой пушниной в России полный провал, - поток браконьерских дериватов в Китай приобрел редкой силы наполненность и масштабность.

Достояние республики

Соболь — один из самых ценных видов меха. Изначально ареал обитания соболя простирался от Тихоокеанского побережья до Скандинавского полуострова. В Европе соболя полностью истребили еще в средние века, а сибирские запасы изрядно сократились в XVII — XIX веках. В начале XX века заговорили об исчезновении соболя как вида, и лишь усилиями советских биологов удалось восстановить поголовье. Сегодня Россия владеет естественной монополией практически на все соболиные ресурсы. В нашей тайге обитает дикий соболь нескольких видов — камчатский, якутский, амурский, минусинский, алтайский, енисейский, тобольский. Но самым ценным считается баргузинский. Советские селекционеры вывели породу соболя, которая способна размножаться в неволе. Сейчас совхозного (клеточного) соболя в небольших количествах разводят в нескольких российских зверохозяйствах.

Промысловый соболь, конечно, более ценный. «Фермерский не такой шелковистый, как дикий, поэтому и ценится гораздо меньше», — уверяет Светлана Матюш, дизайнер дома моды «Мадам Матюш». Шуба из соболя стоит минимум 1 млн рублей. Однако в зависимости от качества и цвета шкурок цена может достигать и 10 млн рублей. «Конечно, 10 млн будет стоить промысловый соболь, а не фермерский», — уточняет Татьяна Дорожкина, генеральный директор одноименного ТД. Соболиные шубы сегодня носят и в России, и за рубежом, а во времена СССР практически 100% соболя продавалось за границу. Соболь в 1970-е годы приносил СССР до 25 млн долларов в год. В 2009 году на аукционах «Союзпушнины» соболя продали примерно на 35 млн долларов. Хотя на аукцион было выставлено в два раза больше шкурок, чем в советские времена.

Инга Токманцева

Ранее на данную тему: