Первая просьба нас воодушевила, вторую мы расценили как предоплату за будущее гостеприимство, а вот заключительная приписка нас опечалила. Оказывается, на всей территории заповедника «…действует и строго соблюдается сухой закон». По почерку, каким было начертано печальное известие, мы сразу смекнули, что это не просто информация к размышлению и даже не просьба, а крик о помощи.

Цель нашего путешествия – Телецкое озеро, а точнее, обитающие в нём легендарные «горные» таймени. Дошедшие до нас вполне достоверные слухи свидетельствовали о том, что стокилограммовые гиганты в озере вовсе не редкость, и ловятся они здесь довольно часто. А ради такого трофея любой настоящий рыболов готов пуститься во все тяжкие. Посему предстоящее путешествие не устрашило нас нисколько. Эх, не знали мы, что нас там ждёт!

Дорога предстояла дальняя и многотрудная. И об этом следует рассказать более подробно, дабы неискушённый читатель хотя бы попытался представить, каким опасностям подвергает себя истинный любитель рыбной ловли и на какие лишения готов он пойти ради осуществления заветной мечты.

До Москвы добрались быстро и с максимальным комфортом. Вечерним рейсом вылетели в Барнаул, но через пять часов лучший в мире самолет Ту-104 приземлился где-то под Астаной.

Как только шасси лайнера коснулись земли, в салоне материализовалась стюардесса и, вымученно улыбаясь, попросила всех на время дозаправки, минут на тридцать, покинуть салон, но далеко не расходиться и внимательно слушать объявления диспетчера. Куда здесь можно было бы разойтись – непонятно: во все стороны, от горизонта до горизонта, лежала плоская, как сковорода, жаркая степь, и мириады мух носились по ней, ища покоя, прохлады и пищи.

Ни через полчаса, ни через три диспетчер не проронил ни слова. Всё это время, слоняясь по душному зданию аэровокзала, мы гадали о причинах столь упорного молчания. А ещё через три часа зловещей неизвестности среди пассажиров рейса Москва – Барнаул – Хабаровск поползли нехорошие слухи. И тут же сформировался «комитет поиска истины». Воинствующие активисты новорождённого народного движения решительно направились к самолёту, одиноко поблескивающему в мутном мареве целинной степи.

Возле борта суетился технический персонал. Один из мастеров, взобравшись на стремянку, с помощью паяльной лампы и киянки клепал крыло.

- Куда спешите? Щас подрехтуем, и пойдёт как новенький! Это ж машина уже сорок лет летает!

Оставшиеся четыре часа полёта мы провели в напряжённом молчании, прислушиваясь к реверберациям двигателей и с опаской поглядывая на вибрирующие крылья.

Никогда я не любил воздушный транспорт, полагая, что летать в облаках – не людское дело, но пять суток болтаться в поезде – то ещё удовольствие! Особенно если поезд такой, каким мы добирались из Барнаула до Бийска. Десять часов безумной тряски в купе без двери, с окном без стекла, без традиционного чая и вообще без воды и каких-либо удобств временно изменили моё отношение к гражданской авиации.

Остаток пути можно было преодолеть опять же по воздуху, на вертолёте или частично по воде – вверх по реке Бие до Турочака, а там уж как получится. Естественно, мы выбрали вертолёт. Но после длительного выяснения расписания полётов оказалось, что ближайший винтокрыл вылететь может только дня через три или четыре, а то и через пять. И мы отправились на причал.

Плоскодонный водомёт «Бийск-1», нетерпеливо рыча и отплевываясь пенными струями, готовился к отплытию. Народу в него набилось – что селёдок в бочку. А всё потому, что «Бийск-2», второе и последнее местное пассажирское судно, где-то обломался, и когда ещё выпадет возможность выбраться из Бийска по воде, никто не знал.

Спотыкаясь и перепрыгивая через дрейфующие навстречу бревна, мы плыли долго и неудобно, с частыми остановками «по требованию» у призрачных деревень и одиноких, вросших в землю бревенчатых изб. Казалось, конца этому заплыву не будет никогда.

И всё-таки до Турочака мы добрались! И здесь нам несказанно повезло – ровно через час прямо от причала и в нужном направлении отходил автобус, точно такой, на каком Глеб Жеглов гонялся за Фоксом. А за рулём сидел «Шарапов» – черноволосый молодой парень в вылинявшей военной гимнастёрке и с папиросой в зубах. Зато у нас появился шанс ещё сегодня успеть на пароход и к вечеру доплыть до посёлка Яйлю, где и находилось управление заповедника.

Кряхтя и скрипя, содрогаясь и дёргаясь от непомерных усилий, автобус тащил нас в горы со скоростью 3 км/ч. Но ехать было лучше, чем идти. В этом мы убеждались каждый раз, когда, преодолевая очередной перевал, водитель безапелляционно рекомендовал пассажирам покинуть салон, прихватив с собой документы и ценные вещи. Как же это непросто – тащить на себе по крутым горным склонам снасти и канистры с «гуманитарной помощью». Но какие виды открывались перед нами – фантастические, волшебные! Однако рассказывать об этом бессмысленно – всё равно что пытаться словами описать красоту музыки.

В посёлок Артыбаш, что разместился там, где заканчивается Телецкое озеро и начинается река Бия, автобус въехал аккурат, когда белый пароход набрал пары и, испустив прощальный гудок, скрылся за лесистым отрогом. Солнце уже упало за высокие горы, и стало ясно, что ещё одной бессонной ночи не избежать. И заночевали мы под ветхим навесом «рюкзачной», на дощатых узких полках, со всех сторон открытых высокогорным ветрам. Было неудобно и холодно, но счастье казалось таким близким…

Как бы то ни было, а через 15 часов, на пятый день путешествия, пароход – не такой уж и белый, каким казался издалека, – высадил нас в Яйлю.

Вопреки ожиданиям никто нас не встречал, но мы быстро сориентировались и уже к вечеру обосновались в новом, бело-лиственничном душистом трёхкомнатном срубе с печкой и открытой верандой. А с утра принялись «наводить мосты», заводить нужные знакомства и искать компаньонов. Нам-то и надо было всего ничего: лодка с мотором, запас бензина и надёжный проводник. Однако осуществить наши незатейливые желания оказалось не так-то просто.

Жизнь на берегах Телецкого озера текла по особым, неведомым нам законам. Здесь все зависели друг от друга, но никто никому ничего не был должен и каждый существовал сам по себе. Здесь не запирались двери, на них просто не было соответствующих приспособлений, и гости могли появиться неожиданно, в любой час дня или ночи. Ночью – чаще.

Именно по ночам, заедая «гуманитарную помощь» тушёнкой, под треск поленьев в печи, мы вели томительно долгие и бесплодные переговоры ни о чём. Впрочем, ночные посиделки долгими казались только нам. Время в этом зачарованном краю давно потеряло своё физическое значение, полностью перейдя в категорию философскую. Слова «вчерась», «ноне» и «завтря» конкретно ни о чем не говорили, а лишь указывали на временную направленность событий относительно текущего момента.

Оказывается, приехали мы не в лучшее время. Конечно, тайменей в озере полным-полно, но ловились они «вчерась» (месяца три тому, в мае, а может, и в апреле…). Не так хорошо, как «ране» (за пару лет до нашего приезда), и не такие крупные, но ловились.

И вот в одну из таких бесперспективно долгих ночей, когда надежда нас уже почти покинула, перед нами нежданно нарисовались радужные перспективы. После трёх тостов «за знакомство» выяснилось, что «ноне» (всего-то две-три недели назад) «высмыкнул один на мыша семипудового таймеша, да! Но когда это было… Кстати, он (рыбак Вена Удавленников), точно пойдёт в проводники, вот только щас с покосом управится – и пойдёт, и с радостью, а места он знает, кто ж их тут не знает?.. Покосит, просушит сено и пойдёт, любой бы пошёл, если б не покос. Да!»

«Да» вовсе не подтверждало правдивость высказанной мысли, не означало согласия и тем более не удостоверяло договорных обязательств, а всего лишь выражало внутреннее удовлетворение собой. Мы уже знали об этой особенности местного диалекта, но всё равно верили тому, что слышали. Очень уж хотелось верить!

Десять дней прошли в томительном ожидании завершения покоса. Но времени зря мы не теряли. Я не буду рассказывать, как мы охотились за двухкилограммовыми хариусами; как с десятиметровой глубины ловили вприглядку полупудовых налимов; как пятикилограммовые окуни ломали наши модные удилища, будто спички. Не за тем мы забирались в эту тмутаракань.

И вот утром одиннадцатого дня нас посетил Вена Удавленников. Хорошо, что не ночью! Вид гостя полностью соответствовал его имени и фамилии, и, по всей видимости, вызван был вовсе не затянувшимся сенокосом. Пациент явно нуждался в «реанимации».

После краткого курса интенсивной терапии, когда лицо будущего гида начало приобретать более-менее естественный цвет и выражение, заговорили о главном. Пока мы наперебой уговаривали, улещивали и обещали, Вена молча косил кровавым глазом на пустую кружку. В конце концов сердце мое дрогнуло и я плеснул ему «микстуры». Больной влил в себя лекарство, оживился и произнес:

- Да! Завтря, да!

- Нет! Только не завтра! – закричал я, физически ощущая, как заветная мечта растворяется в целебных испарениях. – Сегодня! Сейчас же! Немедленно!

Не сговариваясь, мы подхватили обмякшее тело и потащили вниз к причалу, где на берегу громоздились видавшие виды, помятые о камни «Прогрессы» и «Казанки».

Пока, следуя невнятным указаниям, мы отыскивали нужную лодку, стаскивали её в воду, бегали за мотором, потом за канистрами и баком с бензином, потом за веслами, за снастями, вещами и продуктами, Вена сидел у воды, не моргая смотрел вдаль, махал руками и что-то шептал. Шаманил, однако. А быть может, тайменей приманивал, тут и такое практикуется. Очнулся он только в лодке, но ненадолго. Когда мотор взревел на холостых оборотах, наш чичероне, пытаясь стать на ноги, скомандовал: «Вверх, к Чулышману!», ленинским жестом указал направление, рухнул на пайол и захрапел.

Ориентируясь по розовым ледникам величественной Белухи, мы плыли не спеша, любуясь живописными водопадами и многочисленными горными потоками. А под вечер наш проводник, совсем придя в себя от «покоса», уже правил к улову, выбранному им по признакам, нам неведомым.

- Становиться будем. Держись! – крикнул он, газанул и на всем ходу пустил лодку в берег.

Со страшным скрежетом «Прогресс» вылетел на сушу. Мотор ударился о камень, выскочил из воды, захлебнулся и заглох. И разлилась вокруг оглушительная тишина. Только где-то вдалеке сонно бормотал ручей и где-то, не видно даже где, мирно плескалась рыба.

- Приехали! – торжественно объявил Вена, несказанно радуясь своей выходке.

Пока мы готовили снасти, он обустраивал лагерь, поглядывая на нас с жалостью. А когда рыбаки разбрелись в стороны, Вена махнул им вслед и проворчал:

- Ну, дети, ей-богу!

Я остался у лодки, рассудив, что утро вечера мудренее, но когда вернулись мои товарищи, понял, что ошибся. Игорёк принёс штук пятнадцать хариусов, самый крупный весил явно больше двух килограммов. А Витька приволок по воде десяток посаженных на кукан трёхкилограммовых окуней. На Вену улов не произвёл

никакого впечатления, а вот снасти его заинтересовали. Он долго рассматривал DAM’овский телескоп, удивлённо крутил огромными пальцами малюсенькую безынерционку, а намотанная на ней леска невиданной здесь толщины 0,16 мм его явно развеселила. Правда, к трёхсантиметровым воблерочкам, которые так понравились хариусам, Вена отнёсся с почтением. И тем не менее выводы он сделал неожиданные:

- Ну всё, хорош бузить! – сказал он. – Не баловничать приехали!

И достал Вена свою снасть: могучее железное удилище с наварными подшипниковыми втулками вместо пропускных колец, с инерционной катушкой величиной с блюдо и с молочно-белой леской, толстой, как бельевая верёвка. Ко всей этой конструкции он торжественно семью узлами привязал «мыша» величиной со свой кулачище. («Мышом» в Сибири называют особого рода искусственную приманку – чурбачок, обтянутый беличьей шкуркой, к низу которого для остойчивости прикреплён кусок свинца, а сзади три огромных тройника – как бы хвостик и две лапки. Плывёт эта приманка поверху, иногда на волне подныривает, точь-в-точь как зверушка живая.)

Оглядел Вена свою снасть с нежностью, огладил «мыша» натруженной дланью и направился к воде. Размахнулся по-богатырски и запустил «мыша» метров на шестьдесят. Первый заброс, второй, третий, вправо, влево, и всё не сходя с места, и всё впустую, час, полтора… Солнце уже коснулось мохнатой вершины хребта, густая тень уже легла на воду, а Вена неутомимо, с ожесточением всё хлестал и хлестал озеро.

Вечер был тихий, гудел огонь в костре, кипела уха в котелке, а с берега доносились будоражащие звуки: «вжжжж» – полетела приманка, «бульк» – упала в воду, «взиик-взиик» .

закрутилась катушка. И так раз за разом. Но вдруг эта последовательность нарушилась. Вместо очередного «бульк» раздался оглушительный всплеск, и тут же неистово завизжала, застучала катушка и неприятно заскрипела галька. Мы бросились к рыболову. Тот стоял по пояс в воде, а его несгибаемый спиннинг то гнулся дугой, то вытягивался в линию с леской. Вена пытался подмотать леску, но катушка вырывалась из рук, и, чтобы остановить барабан, приходилось держать рыбака двумя руками, а рыба тащила его в воду. Ещё несколько шагов – и обрыв в бездну.

- Брось спиннинг! – закричал Витька. Мы действительно здорово испугались. Ведь посещали местное кладбище, где лежат в основном женщины, потому что все мужики покоятся в озере.

Вена только набычился и замотал головой. Но здравый смысл всё же возобладал над рыбацким азартом. Вена отпустил катушку и, оскальзываясь, попятился. На берегу он не глядя сунул мне в руки спиннинг, а сам обмотал лесу вокруг руки поверх куртки и приказал – крути!

Дело пошло веселее. Вена, пятясь, подтаскивал рыбу, вновь перехватывал леску и отступал на два-три шага, а я выбирал слабину. Постепенно, по метру, по полметра мы подтягивали добычу к берегу. Казалось, ещё чуть-чуть – и одолеем её. Но не тут-то было! Словно опомнившись, рыбина бросилась прочь от берега, да так резко и мощно, что Вена, мужчина отнюдь не субтильного сложения, чуть с ног не свалился. И вновь завизжала катушка, и вновь изогнулось и забилось в руках несгибаемое удилище. Остановить рыбу не было никакой возможности, она была явно сильнее нас. И уже когда мы смирились с поражением, чертовка остановилась. Не мешкая, Вена возобновил буксировку. И всё началось сначала. Мы тащили леску на берег, а рыба – в воду. Туда-сюда, туда-сюда: старинная рыбацкая забава – перетягивание каната. После четвёртого тура, когда стало ясно, что снасть не подведёт, мы навалились на неё всей командой.

- Конь!.. Ну, конь!.. Точно, конь! – приговаривал Вена, подтаскивая уставшую рыбу.

Почему «конь» я понял, когда двухметровый таймень, разбрасывая гальку, брыкался у наших ног и бил о землю лобастой, тяжёлой, как у коня, башкой. Вскоре он умаялся, и мы смогли его рассмотреть. Бархатистая тёмно-вишневая, широкая, как у атлета, спина, розовая зубастая пасть, алый хвост, золотистое тугое брюхо, крутые бока, и по всему телу россыпи радужных искр. Чудесная рыба, волшебная! Вот только глаза нехорошие – хищные, злые, надменные, с мстительным прищуром, одним словом – лютые.

- Вот так! – сказал Вена, раскуривая папироску. – Четыре, а то и с половиной будет.

Он имел в виду вес в пудах. Мы не возражали.

Уже ночью, когда доедали уху, Вена поведал, что живёт в озере царь-рыба: «Никто её не видал, но все это знают – немыслимых размеров тварь, злющая, как сто чертей! Когда дикует, лодку одним хвостом переворачивает легко. Зимой лёд взламывает. А сколько овец и телят утащила, когда те в воду заходили попить… Что ты! Бывает, плюхнет посеред озера, а брызги до берега летят! Да».

Проснулся я раньше всех. Солнце ещё не взошло из-за гор, и стекающий к воде туман накрыл озеро. Утомлённый вечерним поединком Вена храпел, обнимая свой несгибаемый спиннинг. Осторожно, стараясь не потревожить таймешатника, я высвободил снасть и направился к берегу. Удилище было неудобным (вчера я этого даже не заметил!) и тяжёлым. Один только «мыш» весил граммов двести пятьдесят. Но не нашими же пижонскими снастями ловить царь-рыбу!

Первый заброс не получился, второй тоже, приманка летела не туда, куда я хотел. А целил я прямо перед собой и немного правее, где обрывалось туманное облако и где, как мне казалось, чуть шевелилась вода. Третья попытка оказалась удачной. «Мыш» улетел метров на сорок, слёту ушёл под воду и… не всплыл. Я выбрал слабину, дернул удилищем, желая поднять приманку на поверхность, но результата не последовало, только катушка взвизгнула и натянулась леска. Я дернул сильнее – бесполезно! Что такое? Топляк что ли принесло водами Чулышмана? Я не первый год рыбачу и «мёртвый» зацеп от рыбы отличить умею, но тут что-то не складывалось. Понимаю, что приманка засела накрепко, но чувствую, что не топляк там и не камень. Почему же стоит как вкопанный? Я стравил немного лесы, обмотал вокруг руки, поднатужился и попятился. И поддался топляк, сдвинулся на пару сантиметров. Изловчившись, ухватил леску рукой, а она аж гудит от напряжения.

«Нельзя так! Хочешь тащить – тащи, но в руки не бери!» – за спиной стоял Вена и, щурясь от папиросного дыма, наблюдал за моими действиями. С радостью протянул ему удилище. И тут как рвануло! Я упал, кажется, меня даже по камням протащило. Леска впилась в куртку и больно сдавила руку. Но Вена успел подхватить спиннинг.

Удилище билось, вырываясь из рук, барабан выл и крутился, как центрифуга. Пытаясь затормозить катушку, Вена в кровь разбил пальцы, но сделать ничего не смог. Леска уходила в пучину с неправдоподобной скоростью. Ещё несколько секунд – и на катушке ничего не останется! Я оглянулся. С перекошенным от напряжения лицом Вена продолжал борьбу. И в этот момент на берег выскочили Витька с увесистой дубиной наперевес и Игорёк с ножом в руке.

- Режь! Леску режь! – приказал я.

- Р-р-р-р! – совсем по-звериному зарычал Вена, пытаясь прикрыть собой снасть. – Уйди-и-и! Гад!

Кого он имел в виду, я не понял. Да и не важно это было, потому как катушка вдруг остановилась. Вена сбежал в воду, наматывая на барабан излишек лесы. Затем, подтащив рыбу, вновь выбрал слабину. И так несколько раз подряд. Минут за сорок он отвоевал метров пятнадцать лески. А потом рыба упёрлась – и всё тут! Ничего с ней нельзя было сделать! Вена, обмотав леску вокруг себя, пытался тащить добычу ползком, мы его подталкивали и тянули, как в сказке про репку. Безрезультатно. И вдруг леска провисла и медленно пошла вдоль берега. И только собрался Вена из неё выпутаться, как последовал рывок такой силы, что наш гид заскользил по гальке, как по льду. Но тут же остановился и израненными руками принялся быстро-быстро выхватывать из воды леску, пока не выскочила на берег ободранная обманка, звякнув о камни обломанными тройниками. И всё кончилось.

- Что это было? – спросил Игорёк.

- Царь-рыба, однако. Да! – ответил Вена, и, опираясь на спиннинг, побрёл прочь.

АЛЕКСЕЙ СМЕХОВ

Фото Иван Лазарев